Неточные совпадения
Пускай
муж опозорит и
выгонит ее, пускай Вронский охладеет к ней и продолжает вести свою независимую жизнь (она опять с желчью и упреком подумала о нем), она не может оставить сына.
В день похорон
мужа гонят с квартиры после моего хлеба-соли, на улицу, с сиротами!
Венчанный славой бесполезной,
Отважный Карл скользил над бездной.
Он шел на древнюю Москву,
Взметая русские дружины,
Как вихорь
гонит прах долины
И клонит пыльную траву.
Он шел путем, где след оставил
В дни наши новый, сильный враг,
Когда падением ославил
Муж рока свой попятный шаг.
Выгнала же его формально от себя за то, что тот предложил ей прямо стать его женой ввиду близкого предполагаемого второго удара
мужа.
Почему женщина, устраненная от всякой общественной деятельности, даже у себя дома не имеет своего собственного угла, и ее всегда могут
выгнать из дому отец, братья,
муж, наконец собственные сыновья?
Шел разговор о богатстве, и Катерине Васильевне показалось, что Соловцов слишком занят мыслями о богатстве; шел разговор о женщинах, — ей показалось, что Соловцов говорит о них слишком легко; шел разговор о семейной жизни, — она напрасно усиливалась
выгнать из мысли впечатление, что, может быть, жене было бы холодно и тяжело жить с таким
мужем.
Приехал он еще в молодости в деревню на побывку к жене, привез гостинцев. Жена жила в хате одна и кормила небольшого поросенка. На несчастье, когда
муж постучался, у жены в гостях был любовник. Испугалась, спрятала она под печку любовника, впустила
мужа и не знает, как быть. Тогда она отворила дверь,
выгнала поросенка в сени, из сеней на улицу да и закричала
мужу...
Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить за угол, из которого его
гонят на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и подушку своего ребенка, и жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы купить еду сидящему в долговом отделении
мужу.
— Теперь пойдете вы с
мужем меня на службу
гнать; лекции про упорство и силу воли читать: малым не пренебрегать и так далее, наизусть знаю, — захохотал Ганя.
Наконец все разрешилось: в одно прелестное утро все имение Полиньки описали в удовлетворение кредиторов, представивших векселя Калистратова с поручительною подписью его жены. Полинька сознала свою подпись, долги
мужа превышали ее состояние, и ее
выгнали из ее имения.
С тех пор
муж обращался с нею зверем. Вечно пьяный, он
выгонял ее ночью из дома, грозился раздавить голову ребенку, обзавелся солдаткой, но никуда не выезжал.
— Вот кабы векселя… это так! Тогда, по крайней мере, в узде ее держать можно. Обмундштучил, знаете… пляши! Вот у меня соседка, Кучерявина, есть, так она все
мужа водкой поила да векселя с, него брала. Набрала, сколько ей нужно было, да и
выгнала из имения!
Раиса Павловна просто потешалась над этой наивностью
мужа и нарочно морочила его разными небылицами, а когда он надоедал ей своими глупыми вопросами, —
выгоняла из своей комнаты. Уйти на фабрику для Платона Васильича было единственным спасением; другим спасением являлись разговоры с генералом о нуждах русского горного дела.
Рыбушкин (почти засыпает). Ну да… дда! и убью! ну что ж, и убью! У меня, брат Сашка, в желудке жаба, а в сердце рана… и все от него… от этого титулярного советника… так вот и сосет, так и сосет… А ты на нее не смотри… чаще бей… чтоб помнила, каков
муж есть… а мне… из службы меня
выгнали… а я, ваше высоко… ваше высокопревосходительство… ишь длинный какой — ей-богу, не виноват… это она все… все Палашка!.. ведьма ты! ч-ч-ч-е-орт! (Засыпает; Дернов уводит его.)
Догадавшись, что сглупил свыше меры, — рассвирепел до ярости и закричал, что «не позволит отвергать бога»; что он разгонит ее «беспардонный салон без веры»; что градоначальник даже обязан верить в бога, «а стало быть, и жена его»; что молодых людей он не потерпит; что «вам, вам, сударыня, следовало бы из собственного достоинства позаботиться о
муже и стоять за его ум, даже если б он был и с плохими способностями (а я вовсе не с плохими способностями!), а между тем вы-то и есть причина, что все меня здесь презирают, вы-то их всех и настроили!..» Он кричал, что женский вопрос уничтожит, что душок этот выкурит, что нелепый праздник по подписке для гувернанток (черт их дери!) он завтра же запретит и разгонит; что первую встретившуюся гувернантку он завтра же утром
выгонит из губернии «с казаком-с!».
Все думали, что багровский барин, бывший вместо отца их барыне, скрутит ее
мужа и
выгонит из имения, ему не принадлежащего.
Нашлась, однако, одна добрая душа, вдова Аксинья Степановна, по второму
мужу Нагаткина, которая заступилась за Софью Николавну; но на нее так прогневались, что
выгнали вон из комнаты и окончательно исключили из семейного совета, и тут же получила она вдобавок к прежнему прозвищу «простоты сердечной» новое оскорбительное прозвище, которое и сохранилось при ней до глубокой старости; но добрая душа осталась, однако, навсегда благорасположенною к невестке и гонимою за то в семье.
Она предоставила своему
мужу полную свободу заниматься чем ему угодно, и Алексей Степаныч, посидев сначала несколько дней дома и увидев, что Софья Николавна не обращает на него внимания, даже
выгоняет из маленькой детской для того, чтобы передышанный воздух не был вреден дитяти, а сама от малютки не отходит, — стал один выезжать в гости, сначала изредка, потом чаще, наконец каждый день, и принялся играть от скуки в рокамболь и бостон.
Наконец, по смерти дочери, которая скончалась столько же с горя, сколько от дурного обращения
мужа, мельник
выгнал Захара из дому.
По ее соображениям, это был хороший и верный метод обезличить кроткого
мужа, насколько нужно, чтобы распоряжаться по собственному усмотрению, и в то же время довести свою мать до совершенной остылицы
мужу и в удобную минуту немножко поптстить его, так, чтобы не она, а он бы
выгнал матроску и Викторинушку из дома.
Потапыч. Уж очень все льстятся на наших воспитанниц, потому что барыня сейчас свою протекцию оказывают. Теперь, которых отдали за приказных, так уж мужьям-то жить хорошо; потому, если его
выгнать хотят из суда или и вовсе
выгнали, он сейчас к барыне к нашей с жалобой, и они уж за него горой, даже самого губернатора беспокоют. И уж этот приказный в те поры может и пьянствовать, и все; и уж никого не боится; только разве когда сами поругают или уж проворуется очень…
И на том же самом месте, где списана песня Деворы, вечная книга уже начинает новую повесть: тут не десять тысяч
мужей боятся идти и зовут с собою женщину, а горсть в три сотни человек идет и
гонит несметный стан врагов своих.
— Ax! — отвечала вдова. — Он опекун моей дочери, он
выгоняет меня из этой усадьбы; мне нечем будет жить!… Все, что вы видите, все это принадлежит моей дочери!.. Покойный
муж мой устранил меня от опекунства!..
Одни говорили, что Юлия, влюбившись в Бахтиарова, ушла к нему ночью;
муж, узнав об этом, пришел было за ней, но его
выгнали, и он был столько глуп, что не в состоянии был ничего предпринять; что на другой день поутру Юлия возвратилась к
мужу, потому что Бахтиаров, которому она, видно, наскучила, прогнал ее, и что теперь между ними все уже кончено.
— С
мужем… Меня разругали, обидели…
выгнали…
Выгонял ли кто управляющего за пьянство и плутовство, спасалась ли жена от жестокосердого
мужа, отказывала ли какая-нибудь дама молоденькой гувернантке за то, что ту почтил особенным вниманием супруг, — всех принимала к себе Санич и держала при себе, покуда судьба несчастных жертв не устраивалась.
Анна Павловна. Так мать
выгони из дома, а развратного
мужа пусти. Да я не стану ждать. И прощайте, и бог с вами, как хотите, так и делайте. (Уходит, хлопая дверью.)
Ответ вспыхивал пред нею в образе пьяного
мужа. Ей было трудно расстаться с мечтой о спокойной, любовной жизни, она сжилась с этой мечтой и
гнала прочь угрожающее предчувствие. И в то же время у неё мелькало сознание, что, если запьёт Григорий, она уже не сможет жить с ним. Она видела его другим, сама стала другая, прежняя жизнь возбуждала в ней боязнь и отвращение — чувства новые, ранее неведомые ей. Но она была женщина и — стала обвинять себя за размолвку с
мужем.
Феоктиста Петровна знала, что бить сына, который стал кусаться, она уже не может, а если
выгнать на улицу, то он отправится шататься и скорей замерзнет, чем пойдет к Свечниковым; поэтому она прибегла к авторитету
мужа.
— Шалишь, дедушка, знаешь и ты, только не сказываешь. А что про вашу барышню, так уж это, батюшка, извини, на наших глазах было, как старая ваша барыня во гроб ее
гнала, подсылы делала да с
мужем ссорила и разводила, пошто вот вышла не за такого, за какого я хотела, а чем барин был худ? Из себя красивый, в речах складный, как быть служащий.
Ципри-Кипри послушалась и внесла Данкиному
мужу всю разницу, что равнялось всему капиталу ее
мужа, а теперь
муж ее
выгнал за это вон, и когда Ципри-Кипри явилась к Данке, то Данка тоже
выгнала ее вон и отреклась, чтоб она с ней когда-нибудь о чем-нибудь подобном говорила.
— Да, они меня заставили сделаться шпионкой. В Харькове мой
муж, подполковник, был арестован, сидел у них в чека полгода, меня не допускали. Сказали, что его расстреляют, и предложили пойти к ним на службу. Трое детей, есть нечего было, все реквизировали, из квартиры
выгнали… Боже мой, скажите, что мне было делать!
Резинкина. Благодетельница моя! Спаси его и меня от позора, от беды неминучей. Ты девушка разумная, ты все разочла, какая злая участь его ждет. Деньги дал главный начальник — пропил их, прокутил с цыганами, с лакеями!.. Легче б ослепнуть и оглохнуть… не видала бы, не слыхала бы этого позора!
Муж мой служил весь век свой честно, без укору, а сына…
выгонят из службы, может статься, хуже что будет (плачет). Он сказал мне: одна Аграфена Силаевна может спасти нас. Если хочешь, повалимся оба тебе в ножки.
Ты сделал дурно, женщина без тебя осталась бы добродетельною супругой и уважаемой матерью. Если
муж выгоняет свою жену по заслугам, то на тебе, разрушителе своего собственного семейства, лежит обязанность принять эту женщину и обеспечить ее существование.
Более того ее
гнала от
мужа одна мысль, что он может подумать, что она хочет оправдаться перед ним. Она, напротив, не хотела, чтобы он хотя на минуту усомнился в ее виновности.
— Ты не узнаешь меня, Артемий Петрович? — говорит она ему, смягчив упрек нежностью выражения, и слезы заструились по ее лицу. — Ты не
выгонишь меня теперь; разве выбросишь меня мертвую, истоптав прежде своими ногами; но знай… ты погубишь со мною своего младенца. Я пришла к тебе на суд
мужа и отца.
Она медленно заговорила. Она бы должна его
выгнать тотчас же, но ее
муж говорил ей… что он в гимназии был его единственным другом, почти братом… И он, красивый, богатый, который имеет свободный выбор между множеством женщин, которому стоит лишь протянуть руку, чтобы все желания его исполнились, он вознамерился обворовать ее
мужа, ее бедного
мужа, у которого единственное сокровище — она!..
Каково же было ее огорчение, когда она в описанный нами день получила от Станиславы письмо из Варшавы, в котором та уведомляла ее, что она уже более года как разошлась с
мужем, который отнял у нее сына и почти
выгнал из дому. Она просила «сильную при дворе» сестру заступиться за нее перед регентом и заставить
мужа вернуть ей ребенка. Таким образом, и это последнее убежище ускользало от несчастной Якобины.
—
Мужа у меня отбила…
мужа… — с печалью в голосе продолжала Салтыкова. —
Гонит меня от себя он,
гонит, с Фимкой спутался…
Мужа-то одна заря вгонит, а другая
выгонит — пьянствует, ну, а мы с супругой тем временем разговоры разговариваем, и всю судьбу ейную я досконально узнал.